В 2019 году портал «Особый взгляд» совместно с учебно-кинологическим центром «Собаки-помощники инвалидов» поводил среди читателей конкурс историй на получение собаки-проводника. Среди победителей конкурса — московский вокалист Вадим Дябин. Он потерял зрение совсем недавно и поделился с нами «исповедью новичка» в незрячем мире. По словам Вадима, ему нужно было ослепнуть, чтобы разглядеть свой истинный путь.
Музыка была в моей жизни всегда
Сколько себя помню — всегда в поющем состоянии. С детства была музыкальная школа: фортепиано, хор. Педагоги довольно скоро разглядели потенциал голоса — у мальчиков он называется дискант. Я был жутким хулиганом с ангельским голоском. Пюпитры не поджигал, но всегда лез туда, куда нельзя. Несколько раз меня выгоняли из хора. У меня не было ощущения, что музыка — это мое предназначение. Ну есть и есть, у всех детей есть хобби.
Приглашение петь в театре резко все изменило. Нашу Детскую хоровую капеллу Марии Струве заметили на одном из конкурсов и пригласили петь в оперу «Богема» Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Потом была вторая опера, третья, и завертелось. К этому моменту я уже солировал почти во всех проектах хора. Открылся и окреп голос, меня пригласили отдельно от коллектива исполнять сольную партию Амура в опере «Дафна». Казалось бы, вот начинается главное, но...
Переходный возраст — и каша в голове. Разругался с педагогом, мне все надоело, в 16 лет началась ломка голоса, и я не мог петь долгое время. Я возвращался в хор, уходил снова, никого из педагогов, говоривших о моей особой одаренности (у меня довольно редкий голос — тенор), не слушал — и так много лет. Я никогда не жил без музыки, потому это занятие казалось мне нормой, чем-то повседневным, не драгоценным. Даже когда я стоял на сцене перед тысячным залом. Даже когда ко мне подходили известные люди и приглашали работать с ними. Дар, предназначение, миссия — все это не мои слова.
Я закончил школу с ощущением усталости от всего и не стал никуда поступать. Вокал забросил окончательно, появилась куча свободного времени и полная неопределенность. Я не задавался вопросами о том, чем заниматься в жизни, куда идти, но про музыку отвечал категорически: «Наелся, хватит». До двадцати с лишним лет болтался по течению: и на стройке работал, и в агентстве недвижимости, женился (на подруге из заброшенного мной хора), пошел работать системным администратором, родилась дочка. Вроде бы все, как у всех, но чувство неприкаянности, нахождения не в своей тарелке — от него было не избавиться. При этом внутри оставалось жесткое сопротивление: музыка — точно нет.
Только когда ослеп, я смог сказать музыке «да». Забавно, правда? Когда перестал видеть второй глаз на фоне сахарного диабета, который у меня уже 20 лет, вдруг захотелось написать создательнице той самой капеллы Марии Георгиевне Струве. Мы встретились. Она сказала: «С возвращением».
Тифлокомментарий: черно-белая фотография. Вадим в черной рубашке сидит вполоборота с закрытыми глазами, опершись подбородком на кулак. У него спокойное, серьезное выражение лица, прямой нос и высокий лоб, большие глаза. Фотография затемнена по углам.
Пока гром не грянет
Это классическая история. Я, конечно, знал, что диабет нельзя запускать. Я знал, что надо контролировать инсулин, вовремя делать уколы и не жрать все подряд. Я знал, что, если зрение падает на одном глазу, надо что-то делать и спасать второй. Но много работы, развод, быт — я с жизнью-то своей не знал, что делать, а тут какой-то диабет.
Летом
Помню последние пять минут зрения. Когда ты слепнешь постепенно, то как будто перестаешь обращать на это внимание. Кажется, что это временно, все можно вылечить, так не бывает, чтобы раз — и ослеп навсегда. Оказывается, бывает. Я был дома, занимался чем-то по хозяйству, и вдруг изображение начало расплываться, как будто в краски плеснули водой. Краски расплылись и превратились в большое грязное пятно. Испуг и злость на себя, на врачей, на все. Но я продолжал думать, что врачи помогут, спасут. Они же до конца никогда не говорят, что это конец. Только намеками, что, мол, братишка, ты ж понимаешь, ты ж все понимаешь? Через две недели после повторной операции левого глаза лопнул сосуд, и теперь я точно понял. Все погасло.
Я почувствовал облегчение. Больше никаких намеков, ожиданий, надежд. Наконец, все стало предельно ясно: я слепой, и это навсегда. Паники не было. На смену страху и злости пришла масса вопросов. Когда человек перестает ждать, он начинает действовать, идти дальше, что-то менять. В моей ситуации нужно было менять все.
Начались вопросы
Как выйти на улицу, найти нужный адрес? Навигатор не скажет, в какую дверь зайти, на какой этаж подняться. Вроде мелочи, нюансы, но не для слепого. Купить хлеба превратилось в неразрешимую проблему. Убраться в квартире — как оценить порядок на ощупь? Или, самое элементарное, как найти то, что уронил? Чем себя занять, если все, что ты любил прежде, требует зрения? Куда деть свое время? Как сбежать от мыслей? Не можешь почитать книжку, посмотреть телевизор, посидеть в интернете, не можешь сразу включить нужную радиостанцию.
Почти все в мире создано для зрячего человека. Меня это поначалу просто с ума сводило: раздражаешься сам, начинаешь раздражать близких. В первый день без зрения я весь день переключал каналы на телевизоре и слушал либо просил включить аудиокнигу. Без зрения ты остаешься не просто наедине с собой, ты еще и все время в темноте.
Что делать с чувством вины? Что, если бы лет десять назад я взялся за голову и перестал вести такой образ жизни? Я сам виноват в том, что ослеп. Все было настолько запущено, что там фактически нечего было восстанавливать.
Если бы вернуть зрение хоть на минуту.... Просто посмотреть вокруг. Нет ничего конкретного. Восход, закат, как выглядит лето, солнечная улица, как падает снег за окном, как светится новогодняя елка как любимая девушка улыбается, как дочка на меня смотрит. Я помню образ всего этого, я же совсем недавно ослеп. Но ведь скучаешь по живому.
Ощущение беспомощности очень унизительно. Особенно когда ты взрослый мужик, но беспомощен, как годовалый ребенок. «Доведи меня туда, возьми меня с собой, встреть меня, помоги мне». Это унизительно. И ты либо перестаешь так думать, либо учишься делать все сам, переступаешь через страх и стыд. Порой это чисто инстинктивный страх. Например, как перейти дорогу, если у светофора нет звукового сигнала? На шум машин ориентироваться опасно, их слишком много вокруг. Казалось бы, пройти надо всего 20 метров, но это может стоить тебе жизни. Или в метро: попробуй с закрытыми глазами под грохот поездов продвинуться на платформе.
Самый большой страх сейчас — выйти одному из дома и потерять направление движения. Головой-то я понимаю, что в Москве потеряться невозможно. Стоит только задуматься, куда же идти, как тут же появляется человек, который в вежливой форме предложит помощь. Это удивительная штука. Иногда я задумываюсь, а стоит ли вообще изучать вопрос самостоятельного передвижения в Москве, если кто-то всегда готов вывести тебя из трамвая или взять под руку в метро и направить к выходу? Это странный, иррациональный страх — страх показаться самому себе ничтожным и нелепым — другим людям. Вроде осознаешь, что ты с тростью, и люди вокруг все понимают. Но это как фобия.
Поменялся вкус еды
Без визуального восприятия она, оказывается, не так привлекательна. А некоторые продукты на ощупь вообще отшибают аппетит. Например, нарезанные помидоры, или макароны, или картофельное пюре — к ним я охладел совершенно. Усилился вкус воды. Очень четко начинаешь различать воду из бутылки, из-под крана, из разных районов города.
Усилилось обоняние. Не физически усилилось, а просто начинаешь обращать на него больше внимания, как и на тактильные ощущения. Мощнее работает воображение: когда я что-то трогаю, картинка возникает мгновенно. Иногда картинка рисуется в голове просто от звука или прикосновения. Это заблуждение, что у слепых как-то особенно работает слух. Слух тот же, просто в отсутствие зрения ты учишься им пользоваться. Сейчас резкие звуки доводят до рези в голове: громкий гудок машины, работа отбойного молотка или компрессора.
Люди вдруг пропадают
Когда я начал слепнуть, исчезли многие из близких людей. Люди будто боятся подхватить от тебя заразное заболевание, перестают приглашать в общие компании. Тебя просто вычеркивают из социального круга. Это больше всего расстраивает.
Тебя не исключили из мира, а высвободили из всеобщей матрицы. Это я понял после того, как осознал нарастающий разрыв между собой и окружающими людьми. Зрячие живут в мире гаджетов, всеобщей компьютеризации и, соответственно, определенных интересов. А когда тебя резко выдирают с пуповиной из этого мира, с одной стороны, тебе кажется, что тебя всего лишили, но со временем ты понимаешь, что тебя не лишили, тебя просто отодрали от этой всеобщей информационной матрицы. Ты освобождаешься от рекламных манипуляций и информационного шлака, который воздействует на нас через картинку. Сейчас я понимаю, что иногда разговариваю с людьми на разных языках. Мое мнение формирую я сам, мнение зрячих — во многом окружение и информационная среда.
Мы очень сильно зацикливаемся на зрении (конечно, если бы мне сейчас предложили вернуть глаза, я бы согласился). Но в наше технологичное время и без глаз можно интересно пройти свой путь. Это удивительно, но со временем ты реально привыкаешь чувствовать себя нормально без зрения, становишься наблюдателем со стороны. Все уперлись в гаджеты, а ты нет. И вдруг понимаешь, что освобождается масса времени для важного. Ты словно вынужден всегда заниматься самым важным, быть сосредоточенным только на этом. Если и залипаешь, то только в себе.
Самое важно дальше — научиться полной самостоятельности. Найти лазейки из мира незрячих в остальной мир, как это делают хитрые опытные слепые (обычно они слепые с рождения). Они совершенно удивительным образом ориентируются в пространстве, что меня просто восхищает! Это моя мечта — полная автономность. Я всегда был очень независимым, и сейчас мне надо восстановить это ощущение.
Дальше будет много музыки
Сейчас у меня нет оплачиваемой работы, нет зрения, но есть куча свободного времени, и я, наконец, точно знаю, чего хочу. Впервые в жизни. Дальше будет много музыки, много-много пения, концертов, гастролей. Незрячим мне петь легче. Это пока мое самое большое открытие. Визуально очень много лишней информации. Даже я, привыкший к сцене и огромным залам, мог сбиваться. А сейчас можно глубже погрузиться в исполняемое произведение. Я иначе стал чувствовать эстетику произведений, исполнения, глубже погружаться в образы и смысл того, о чем пою, переживаю это более эмоционально. Раньше я просто не понимал, как интерпретировать эти эмоции, как их выразить через себя не логически, а чувственно. А сейчас вдруг как скважина внутри открылась — глубинно чувствую, зачем и кому пою. Теперь точно понимаю, что хочу заниматься этим всю жизнь. Хобби превратилось в профессию — это же мечта.
