Центр творческих инициатив «Инклюзион», существующий с февраля 2017 года, возник как естественное продолжение театральных проектов Фонда поддержки слепоглухих «Со-единение». Казалось бы, между искусством театра и жизнью людей, потерявших слух и зрение, лежит непреодолимая пропасть. Но в «Со-единении» решили иначе — и создали спектакль «Прикасаемые», темой которого стала жизнь человека в тишине и в темноте, но с памятью, мечтами, любовью... «Прикасаемые», где были заняты люди с проблемами зрения и слуха (они же авторы историй) и профессиональные артисты (включая знаменитых), сочинялись для привлечения внимания обычных зрителей к проблемам слепоглухонемых, налаживания связей между ними. Но оказалось, что после «Прикасаемых» невозможно просто взять и разойтись по домам. «Прикасаемые» зажили своей жизнью интересного фестивального спектакля. А его команда, все больше разрастаясь, прирастая новыми профессионалами и новыми артистами с особенностями стала работать над тремя новыми спектаклями — «Женитьбой», «Кармен» и «Чайкой». В процессе этой работы возникла идея «Инклюзиона» — не только театра, но и школы инклюзивного искусства, куда может прийти человек с любыми особенностями. И за новыми спектаклями дело не стало.
Вслед за Москвой инклюзивные театральные школы возникли еще в нескольких городах России. В частности, свой «Инклюзион» при поддержке фондов «Живой город», «Искусство, наука и спорт» и «Со-единение» появился в Казани — мультикультурном городе, открытом самым разным экспериментам. Набирающий популярность театр «Угол» моментально откликнулся на инициативу фондов создать свой местный «Инклюзион», а его примеру последовали Казанский театр юного зрителя и Татарский государственный академический театр им. Галиаскара Камала. Меньше чем через год после начала работы 18 и 19 марта «Инклюзион» показал первые результаты — эскизы трех спектаклей в постановке Амины Миндияровой, Регины Саттаровой и Туфана Имамутдинова. Занятия по актерскому мастерству вел актер Павел Густов, сценической речью со студийцами занималась актриса Елена Ненашева, а пластикой — Алексей Егоршин. Как и в Москве, в казанскую группу принимали людей с любыми особенностями ментального и физического здоровья. Условия проекта предусматривают, что только на один победивший в смотре эскиз выделяются средства для постановки полной версии спектакля. Но в итоге «победителями» стали два эскиза, да и третий никто бросать не собирается. Напомним, что в Москве все три эскиза превратились в спектакли, каждый из которых уже имеет свою сценическую судьбу.
Казанский «Инклюзион» собрал команду очень ярких людей, многие из которых уже были так или иначе связаны с театром. Екатерина Егорова участвовала в проекте «Класс-акт» под руководством драматурга Юрия Клавдиева, а затем ее драматургические опыты продолжились в сотрудничестве с казанским Центром драматургии и режиссуры «Центр. Первый». Кроме того, Катя валяет из войлока игрушки и проводит мастер-классы по этому виду искусства. А на основе одной из ее картин была создана афиша казанского «Инклюзиона».
Иван Журавлев, несмотря на то, что передвигается по миру на коляске, стал мастером спорта по спортивному ориентированию. Ну а для коллег по «Инклюзиону» он является «мастером спорта» по юмору и позитивному отношению к жизни. Катя, Иван и психолог Мария Миннахметова ведут в школах уроки доброты, на собственном примере показывая, что возможности человека безграничны. Вместе с Марией «Инклюзион» посещает ее дочь Мидина, которая пока еще учится в школе. Мария к тому же ведет в Казани киноклуб для любителей альтернативного кино. На пятки Ивану наступает Ильнур Газизуллин — несмотря на проблемы с опорно-двигательным аппаратом, он занимается бегом, классической стрельбой, футболом и другими видами спорта.
Из «Центра. Первый» пришла в «Инклюзион» и драматург, сценарист, поэт Венера Новичкова, которая сейчас готовит к выпуску детскую книгу «Маковка». Айгуль Исмагилова совсем недавно стала лауреатом инклюзивного фестиваля «Песня, гитара и я», а в эскизе «Голодград» звучит ее стихотворение.
Булат Минулин и Диляра Залялиева — участники трио «НиЗаМи», созданного Дмитрием Бикчантаевым, музыкантом и отцом незрячего сына. Его артисты владеют на троих десятью музыкальными инструментами, много гастролируют и не раз занимали призовые места на всевозможных конкурсах.
Однако есть в этой группе и участники, для которых «Инклюзион» буквально стал окном в мир. Например, дизайнер и специалист по 3D-моделированию Михаил Яньков. Раньше он практически не выходил из дома, а теперь не только занимается в театральной школе, но и с удовольствием посещает другие спектакли...
«Я увидела у этой группы — большой, сложной — дикое, необузданное желание что-то полезное и важное взять, выковырять у педагогов», — говорит Лариса Никитина, актриса, хореограф и педагог московского «Инклюзиона», которая давала в Казани мастер-классы со своими коллегами — переводчиком Павлом Мазаевым и актрисой и писательницей Ириной Поволоцкой, потерявшей в детстве и зрение, и слух.
История Центра реализации творческих проектов «Инклюзион» в каждом городе складывается по-своему, как, впрочем, и команда. В Казани «особую» труппу составили люди с нарушением опорно-двигательного аппарата, зрения (в том числе и с рождения) и слуха. С «кастингом» обошлись на редкость просто. Туфан Имамутдинов заявил, что ему для решения его творческой задачи нужны носители жестового языка. Амина Миндиярова с ее опытом работы с незрячими и слабовидящими людьми выбрала тех, чьи нужды давно научилась понимать. А Регина Саттарова позвала участников с нарушением опорно-двигательного аппарата (благо, в театре «Угол» для них были условия, а в Театр им. Галиаскара Камала человек, передвигающийся на коляске, может попасть только в большой зал, но не в репетиционный).
Тифлокомментарий: цветное портретное фото. В центре кадра на белом фоне молодой мужчина, запечатленный по талию. На нем черная футболка с длинными рукавами. У него короткие светло-русые волосы, голубые глаза. Он смотрит вперед. Его рот приоткрыт. За спиной мужчины, почти вплотную к нему, стоит человек, намного ниже его ростом. Видны только его обнаженные до плеч руки с вытянутыми вперед указательными пальцами. Палец одной руки находится на уровне груди мужчины, другой — на уровне его уха.
"Аллюки"/"Милли моңнар"
Эскиз "Аллюки"/"Милли моңнар" в постановке Туфана Имамутдинова посвящен умирающим сибирским языкам. Стихи татарского классика Габдуллы Тукая переведены на телеутский, табаларский, челканский, тофаларский и чулымский, а также на жестовый язык, и положены на музыку Эльмира Низамова. Страстный и сосредоточенный «разговор» неслышащих артистов начинается с поднятой руки — «слушай меня», а профессиональный хор, стоящий за спинами зрителей, точно подхватывает их немой крик, превращая его в скорбное и торжественное пение сродни молитве.
«Это пронзительная история умирания, которая разворачивается на наших глазах, — делится своими впечатлениями Лариса Никитина. — У глухих людей ведь тоже свой язык, который не понимает большинство людей. Казалось бы, никто не может отобрать у тебя язык, но если на нем не говорят, не пишут, если его не понимают окружающие, то он обречен. Ты не можешь мыслить на языке, если он никому не понятен, не нужен. Ты, его носитель, становишься для других глух и нем».
«Я не впервые работаю с людьми с ограниченными возможностями здоровья, — отмечает Туфан Имамутдинов. — В
— Почему вы выбрали для своего эскиза такую тему умирающих языков?
— По национальности я татарин. И понимаю, что даже мой язык исчезает: если 12 лет назад на нем говорили пять миллионов человек, то сейчас — только четыре миллиона. Семимильными шагами мы движемся к его исчезновению. Из школ убрали преподавание на татарском языке. Я учился в татарской школе, где все предметы преподавались на татарском, кроме русского и литературы. И это не помешало мне знать хорошо русский язык. Однако сейчас нам даже не оставили выбора. И так во всех национальных республиках. Дома люди преимущественно разговаривают глаголами или короткими предложениями: «Принеси», «Садись», «Иди обедать»... Родителям часто не хватает времени для долгого общения с детьми. Соответственно, единственным местом, где ребенок мог слышать литературный язык, была школа. Да что там татарский — русский в таком же состоянии, он тоже меняется, молодежь говорит на каком-то русско-английском, всеобщем языке «МакДональдса».
— Кто лучше всего поймет ваш спектакль: носитель вымирающего языка, носитель жестового языка или знаток творчества Габдуллы Тукая? И как вы переводили стихи с татарского на умирающие языки?
— Тукай для татар — как Пушкин для русских. Мы переводили с русских переводов Тукая. На этот процесс у нас ушло более двух месяцев. Искали через интернет-сообщества людей, которые живут в городах, но ездят в тайгу, где живут носители исчезающих языков. На одном из них говорит всего 32 человека. Находили тех, кто готов был переводить тексты. Эти люди искренне радовались и изумлялись, что кому-то их язык может быть интересен, и охотно соглашались сотрудничать.
Никто не поймет этот спектакль до конца — ни почитатель Тукая, ни носитель челканского языка... Он обращает вовнутрь, к каким-то истокам, генам, к корням единого языка. У Тукая есть цикл «Национальные мелодии»:
Мы продолжим работу над этим спектаклем и, возможно, покажем его осенью, когда Российский академический молодежный театр будет проводить среди всех театров юного зрителя страны конференцию по работе с людьми с ограниченными возможностями здоровья".
Тифлокомментарий: цветное фото. В помещении перед темной стеной, ссутулившись, проходит женщина в длинном черном пальто. На голове у нее синий платок, шея обмотана шарфом, на ногах валенки. Женщина тянет за собой детские санки. На стену и на пальто женщины ложится проекция изображения: у окна в комнате спиной к зрителю стоит юноша в белой рубашке. Стекла окна закрыты увеличенным пожелтевшим листом письма. Юноша словно читает это письмо. По низу проекции надпись: "Коля умер от голода в апреле 1942 года".
«Голодград»
Амина Миндиярова, выпускница мастерской Фарида Бикчантаева, сначала хотела поставить комедию на татарском языке, но в процессе работы поняла, что комедия не получится. А вот дневники детей-блокадников оказались понятны всем. Так возник самый большой эскиз спектакля «Голодград», где поднимается несколько общих тем, о которых говорят разные дети. Например, детские кошмары эпохи блокады — быть съеденным «сердобольными» прохожими, которые зовут погреться или забрать игрушку. Или тема вины за бесконечное чувство голода, которое убивает и интерес к жизни, и сочувствие к ближнему (один из кошмаров мальчишки-блокадника — след ногтя на хлебе, аккуратно оторванном от основного куска и спрятанном: нельзя выбрасывать даже крошку, но и съесть хлебный «ноготь» соперника, проигравшего тебе в драке этот кусок, тоже невозможно).
«Я учусь на пятом курсе, но опыт подобной работы у меня уже был, — рассказывает Амина Миндиярова. — Я работала в реабилитационном центре для незрячих людей фонда «Ядран» и уже тогда быстро поняла, что они такие же, как мы. Я преподавала им арабский язык. Среди моих студентов был один незрячий режиссер — писал сценарии, монтировал. Особенность людей с нарушением зрения — не болезнь, не недостаток. Зачастую они умнее и лучше нас. Было интересно поработать даже не то что в инклюзивном проекте, но c непрофессиональными актерами. Мне помогали студенты второго-третьего курсов актерского факультета, которые становились и партнерами, и проводниками, доводившими до конца мои предложения — куда встать, как и что сделать. Я, например, прошу поднять руку, как в школе, а незрячий актер не понимает, что значит, как в школе. Я старалась максимально использовать те навыки, которым они научились в школе «Инклюзиона». Среди этих ребят есть настоящие таланты — музыканты с нарушением зрения играют на гитаре и скрипке, на гастроли ездят, стихи поэтессы, имеющей ДЦП, звучат в нашем спектакле.
Мы работали с декабря по март. Для начала я всех заставила прочесть «Детскую книгу блокады», и участники спектакля сами много читали о блокаде. А видео воспоминаний ленинградских блокадников, которое стало заставкой, нашел один из моих незрячих артистов. О судьбе нашего эскиза я пока ничего не знаю — в этом году защищаю диплом. Но всегда готова продолжить работу над ним».
Тифлокомментарий: черно-белое портретное фото. В центре кадра молодая брюнетка, запечатленная по грудь. У нее короткая стрижка. На ней очки прямоугольной формы в черной оправе с широкими дужками с узором под шкуру леопарда. Ее лицо выражает шутливое удивление: брови высоко подняты, а рот приоткрыт.
«True сторис»
Самый радостный спектакль получился у Регины Саттаровой, которая работала с актерами, имеющими нарушение опорно-двигательного аппарата. «True сторис» — 11 личных историй участников, отобранных из нескольких десятков. Нам, спокойно разгуливающим на двух ногах, кажется, что жизнь человека на коляске полна преград и трудностей. Разумеется, это так, но сами люди с особенностями опорно-двигательного аппарата предпочитают видеть ее совсем по-другому. И вспоминают, как, например, прошли на концерт без билета — один из них на коляске, другой с ДЦП. Перед ними почтительно расступались охранники с мрачными лицами и неприступные бабульки-билетерши, а беременная рокерша активно расталкивала зрителей танцпола, чтобы приятели смогли увидеть певца. Никого не оставляет равнодушным и невероятная история о том, как девушка отправилась на коляске одна в другой город и встретила там свою судьбу.
«Мне важно было добиться эффекта коммуникации, — говорит Рената Саттарова. — Для меня этот опыт был, разумеется, интересен в плане поиска нового театрального языка и нового способа работы с актерами. С первой же репетиции стало понятно, что приемы обычного театра далеко не всегда подходят для инклюзивного — это касается и самого спектакля, и построения занятий. Я старалась, чтобы разница между работой в обычном и инклюзивном театре была все-таки не слишком заметной, но она, разумеется, была. Я сразу настроилась, что буду делать спектакль, поэтому работала с прицелом на результат и с учетом актерских возможностей.
— Большинство историй очень жизнерадостные. Вы специально их так отбирали или само получилось?
— Сначала я предложила участникам написать свои истории, просто чтобы понять, из чего состоит их внутренний мир. Конечно, по уровню написанного, по социализации рассказы получились совершенно разные. Кто-то расписался, кто-то был краток, в среднем все написали от четырех до шести историй. Кто-то писал про животных, приключения, учебу, но, так или иначе можно было понять, где проходят границы внутреннего мира этих людей. Выбирали мы самые живые истории, которые глубоко резонировали. Так получилось, что жизнерадостности в них больше.
Если подвести предварительные итоги, актеры с нарушением опорно-двигательного аппарата впервые рассказали со сцены свои невыдуманные истории, и результат их изменений с сентября — налицо. Конечно же, мы будем продолжать начатую работу, которая очень важна не только студентам «Инклюзиона», но и актерам без ограниченных возможностей здоровья. Это просто, логично и здорово».
Вчера я слышал — песню кто-то пел,
Ту, что народом нашим сложена.
И я подумал: сколько грусти в ней,
Как беспредельно жалобна она...
Я изумленно слушал, отойдя
От повседневной суеты земной,
И возникал передо мной Булгар,
И Ак-Идель текла передо мной.
Не вытерпел я, подошел к певцу,
Спросил, коснувшись бережно руки:
«Послушай, брат, что ты за песню пел?»
Татарин мне ответил: «Аллюки»...