Лена Федосеева — незрячий журналист, преподаватель центра реабилитации слепоглухих людей «Дом слепоглухих» — рассказывает о том, как она посетила Национальный центр Хелен Келлер в Нью-Йорке в сопровождении незрячей певицы Нафсет Чениб — лауреата международных конкурсов и фестивалей, заслуженной артистки республики Адыгея, сейчас проходящей стажировку в США. Этот центр — главное учебно-реабилитационное заведение Америки, в котором люди с одновременным нарушением зрения и слуха могут получить комплексную помощь в обучении и подготовке к трудоустройству. Центр носит имя Хелен Келлер — слепоглухого бакалавра искусств, писателя, лектора, политического активиста.
Мир трудно приспособить к потребностям людей с инвалидностью, и поэтому необходимо учить людей с инвалидностью жить в этом мире, где они получили равные права, возможности, а значит, и равное отношение и требования со стороны общества.
Автомобиль сворачивает во двор и, проехав между редкими рядами представителей рода хвойных, останавливается у входа в двухэтажное здание с огромными окнами в пол.
— Центр Хелен Келлер, — торжественно объявляет водитель и поворачивается к нам, чтобы так же торжественно напомнить о стоимости проезда.
Удивительно, но в этот раз она даже не увеличивается на 30% чаевых от суммы, о которой шла речь на железнодорожной станции. За проведенную в Штатах неделю я уже успела привыкнуть прибавлять к стоимости услуг пару или пару десятков долларов, и этот раз не должен был стать исключением. Расчет мы все же совершаем, исходя из негласного правила чаевых, получаем в ответ от водителя — опять же, по правилам — пожелание хорошего дня и наконец-то выбираемся из автомобиля.
Январь — не самое живописное время для пригорода Нью-Йорка: пожухлая трава на газонах, лишенные листьев деревья тянут ветви к небу, тяжелому, со взбитыми грязно- серыми облаками. Совсем ненадолго появляется солнце, ярким лучом прорывается сквозь туманную изморось — и вместе с ним приходят воспоминания о торжествующем ликовании лета.
Я представляю, как Нафсет нестерпимо хочет кофе. Чтобы приехать в центр Нью-Йорка к восьми утра, ей пришлось встать гораздо раньше меня, пренебречь завтраком в угоду своей пунктуальности и обостренному чувству ответственности. Увидеться вовремя нам все-таки не удалось: договорившись встретиться на выходе из метро к Penn Station, мы долгое время прождали друг друга в разных местах и в итоге, потеряв драгоценные 20 минут, опоздали на подходящий поезд в Порт Вашингтон. Ехали на следующем, немного не успевая ко времени начала нашего тура в Национальном центре Хелен Келлер.
Я толкаю тяжелую, похожую на мельничные жернова дверь. Оказываясь между толстыми стеклами, отделяющими мир внешний от мира внутреннего, опять ловлю себя на мысли: что же будет со мной, если этот нехитрый вертящийся дверной механизм выйдет из строя и остановится на обозначенной границе миров? Этого не происходит, и через несколько секунд мы оказываемся в просторном холле центра. Девушка на пункте охраны вежливо здоровается с нами и, узнав о том, что у нас назначена встреча, просит немного подождать и берется за трубку телефона.
Мы покорно ждем. На диванах у окна сидят люди, кто-то из них говорит громко, грубо, неразборчиво. Я узнаю эту речь. Это не английская, не русская речь — это речь глухого от рождения человека. По коридору проезжает темнокожий мужчина на инвалидном кресле-коляске, проверяет перед собой дорогу белой тростью, звучно ударяет ей по стене. Другой проходит в сопровождении собаки-проводника, напоминающей небольшого опустившегося на четыре лапы медведя. В ожидании мы читаем все, что попадается под руки: я с трудом, Нафсет — с пониманием и живым любопытством. Вообще практически все встречавшиеся мне в Америке руководства и памятки, написанные шрифтом Брайля, особенно не облегчали мое положение именно потому, что написаны они были с использованием английской брайлевской краткописи, которую я до сих пор, к сожалению, так и не освоила.
Чтение прерывает подошедшая к нам полная темноволосая дама в очках и с ярким платком на шее.
— Эллисон Борос, — представляется она и передает нам визитные карточки, напечатанные шрифтом Брайля.
Мы тоже называем свои имена и выражаем неподдельную радость от нашей встречи. Эллисон кажется заинтересованной. Она просит рассказать немного о Московском центре для слепоглухих людей — слушает, слегка наклонив голову, внимательно рассматривает фотографии в привезенной мной презентации.
— Прежде чем мы пройдем по классам центра, я готова ответить на ваши вопросы, — объявляет Эллисон. Вопросов у меня немало, и я начинаю задавать их один за одним.
— В Национальном центре Хелен Келлер проходят реабилитацию взрослые слепоглухие люди, — объясняет она. — Слепоглухими людьми мы называем тех, у кого одновременно в разной степени нарушены зрение и слух. Таких людей в Соединенных Штатах Америки около двух миллионов. В центре они могут находиться от полугода до полутора лет, осваивая навыки самообслуживания, передвижения, работы с компьютером и мобильными устройствами, готовятся к трудоустройству. Универсальной программы обучения нет — для каждого слепоглухого студента в течение первых двух месяцев разрабатывается индивидуальная программа, исходя из его возможностей, потребностей, желаний, рекомендаций преподавателей, основанных на результатах тестовых заданий.
Тифлокомментарий: цветная фотография. В комнате 10 человек стоят полукругом перед женщиной и слушают ее. В группе мужчины и женщины, подростки и взрослые, некоторые из них в очках, один молодой человек в ходунках. В комнате стоят шкафы и стол, офисная техника, на светлых стенах висят картины.
В центре трудится около 90 специалистов, среди которых есть и слепоглухие, и незрячие, и глухие люди. Сейчас директор центра — человек без инвалидности, но его «правая рука» — слепоглухой помощник, который активно включен в административную работу, равно как и слепоглухие супервайзеры — в работу отделов. Для слепоглухого студента пребывание в центре бесплатно. Правительству штата, откуда приезжает человек, оно обходится примерно в 550 000 долларов в неделю — сумма большая, но она необходима для того, чтобы полностью оплатить обучение, проживание и питание.
На реабилитации в центре одновременно находятся 30 человек. Сейчас в здании студентов гораздо меньше, потому что время занятий, а многие из них проходят на улице, в магазинах, в банках, в общественном транспорте. Мы уверены, что учить слепоглухих людей самостоятельности нужно не в классах, а именно в настоящем мире, где они живут и где не будет доступной для них среды.
Мы проходим по первому этажу центра, и я вспоминаю последние слова Эллисон. В здании нет тактильных направляющих, рельефной плитки, многочисленных брайлевских маркеров, которыми мы избалованы в больших российских городах. Нет, потому что сотрудники центра ставят своей задачей научить слепоглухих людей быть самостоятельными в городах и пригородах, где ничего подобного нет и не будет. И мне впервые приходит мысль о том, что это правильно и даже необходимо.
— В этом классе студенты учатся готовить еду, — сообщает Эллисон и пропускает нас в просторное помещение с кухонными столами и разнообразной бытовой техникой. — Вы можете трогать и брать в руки все, что хотите.
Ободренные этими словами, мы с Нафсет принимаемся перебирать подписанные по Брайлю баночки на полках, открывать кухонные шкафы и ящики столов, рассматривать плиты, гриль, микроволновую печь. Все на этой кухне кажется простым и удобным — слишком удобным, знакомым, понятным.
— А есть ли здесь что-то специальное? — наконец, не выдерживаю я. — Какая-то специальная, удобная незрячим людям посуда, ножи, бытовая техника, технические средства, помогающие им готовить?
— Конечно, нет, — улыбается Эллисон. — В этом нет необходимости. Людям без зрения надо учиться готовить, используя инвентарь и приборы, которые они могут купить в обычном магазине. Мы только учим их делать эти приборы немного удобнее для себя, например, приклеивать на регуляторы рельефные маркеры — полоски или точки, которые они могут почувствовать руками при выборе режима, температуры или времени. Это просто и совсем не дорого.
— Во время обучения вы используете электрические или газовые плиты? — уточняет Нафсет.
— На нашей кухне есть и газовые, и электрические плиты, потому что мы не знаем, какая плита на домашней кухне студента. Мы учим его работать на тех приборах, аналоги которых есть у него дома.
Я снова внутренне соглашаюсь с этой позицией и даже немного завидую размерам и удобству кухни, на которой с удовольствием можно было бы провести добрую половину жизни.
Мы идем дальше. Проходим по коридору, на стенах которого появляются изделия из ниток и тканей, картины, выложенные камнями и цветными бусинами. Из открытой двери слышны смех и веселые женские голоса. Оттуда неожиданно появляется длинноволосая девушка в джинсах и свитере и, увидев нас, приветливо протягивает руку.
— Я Лорел, — сообщает она и, безошибочно узнав в нас русских гостей, добавляет уже по-русски: «До свидания!»
Мы смеемся. Лорел понимает, что употребила не подходящее к ситуации слово, но нисколько не смущается этим, берет нас за руки и заводит в свой класс. Здесь светло и удивительно ярко от множества картин, игрушек, сумок, всевозможных украшений и безделушек. Лорел кажется счастливой от возможности познакомить нас с талантами своих студентов, дает нам в руки одно изделие за другим, попутно рассказывая, кто и в какой технике его выполнил.
— Все это делают слепоглухие люди, — гордо объясняет она. — Конечно, если у человека есть остаток зрения, ему легче работать с цветами, но даже тотально незрячие люди справляются с задачей подбора цветов. Им приходится запоминать, какого цвета нитки или камушки, с которыми они работают, маркировать их, раскладывать по отдельным коробочкам.
В наших руках оказываются поистине прекрасные вещи: пейзажи, выполненные красками, нитями и камнями, забавные плетеные игрушки, яркие летние сумки, эмблемы центра — ладошки с поднятыми вверх мизинцем и указательным пальцем.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Рельефное панно с эмблемой центра — ладонь с поднятыми вверх мизинцем и указательным пальцем. Этот жест обозначает фразу «Я люблю тебя» в американском жестовом языке. Панно представляет собой прямоугольный лист синего цвета, по периметру которого приклеены стеклянные шарики. В центре листа аппликация из фиолетовой бумаги в виде руки, по контуру которой приклеена синяя хлопковая бечевка. Панно густо покрыто мелкими блестками.
— Чаще всего студенты учатся работать в технике макраме, — продолжает Лорел и едва заметно указывает на темнокожего молодого человека, связывающего длинные нити за одним из рабочих столов. — Эта техника доступна как слабовидящим, так и тотально незрячим людям. Они могут делать вещи любой сложности.
— А освоив технику макраме, студент продолжает дома работать самостоятельно? — спрашиваю я.
— Да, — уверенно говорит Лорел. — Многие даже продают свои изделия. Одна из наших выпускниц смогла организовать настоящий бизнес — своими руками она делает красивые вещи для дома и успешно продает их.
— О работе мы сейчас поговорим подробнее, — продолжает Эллисон и приглашает нас следовать за ней.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Две руки завязывают узел из белой хлопковой бечевки на заготовке макраме. Заготовка представляет собой шесть длинных, лежащих параллельно нитей, связанных в одном месте несколькими узелками.
В соседнем классе ряд столов. За одним из них сидит уже знакомый нам темнокожий мужчина на инвалидном кресле-коляске, рядом с ним преподаватель, или тьютор. Мужчина раскладывает на столе полотенце, помещает в центр небольшую доску и последовательно укладывает на нее края полотна. На стенах большие планшеты: названия известных магазинов, цитаты, девизы. Самая крупная надпись гласит: «Wish it. Dream it. Do it».
— Здесь студенты готовятся к трудоустройству, осваивают механизмы работы и простые трудовые навыки, — объясняет Эллисон. — К примеру, они могут научиться раскладывать вещи в магазинах, продукты на полках супермаркета, принимать вещи в химчистку или оформлять заказы. Если человек владеет компьютером, возможности его трудоустройства оказываются гораздо шире.
— А тотально слепоглухие люди могут устроиться на работу? — задаю я, казалось бы, провокационный вопрос.
— Они могут работать с компьютером, используя дисплей Брайля, — парирует Эллисон. — Многие тотально слепоглухие люди работают дистанционно: так же принимают заявки, оформляют заказы в магазинах и компаниях сферы обслуживания, ведут учетные базы.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Две руки касаются брайлевского дисплея.
Это кажется нам невероятным. Очевидно, наши лица выражают такое недоверие и сомнение, что Эллисон приглашает нас пройти дальше уже в компьютерный класс.
Это даже не класс, а ряд классов, соединенных большим общим холлом. За стеклом дверей и стен видны столы с компьютерами, в холле стоит длинный стол, на котором лежат планшеты и дисплеи Брайля. Мы внимательно рассматриваем их, сравниваем друг с другом. Для Нафсет это особенно интересно — она уверенный пользователь компьютера и мобильных устройств, легко справляется с «Маком», владение которым до сих пор воспринимается мной как высшее проявление мастерства.
— А можно взглянуть на Orbit? — спрашивает Нафсет у подошедшего мужчины — по всей вероятности, преподавателя компьютерных классов. — Я слышала, что этот дисплей гораздо дешевле.
— Вот он, — мужчина ставит перед Нафсет небольшую коробочку черного цвета с несколькими крупными кнопками.
— Это Orbit, — продолжает он. — Такой дисплей, действительно, стоит гораздо дешевле, чем Focus (около 550 долларов), но синхронизировать его лучше только с устройствами iOS. А вот дисплей Smart Beetle. Он тоже дешевле, чем Focus, но немного дороже Orbit, зато навигационные приложения работают с ним гораздо лучше. У моей жены, к примеру, два дисплея Брайля: Orbit она использует как записную книжку, берет с собой в дорогу, особенно не переживая за него, а со Smart Beetle работает дома. Студенты знакомятся с разными устройствами, в зависимости от уровня их подготовки и потребностей, осваивают именно то устройство, на котором им предстоит работать самостоятельно.
— А есть ли какие-то средства, облегчающие обучение? — спрашивает Нафсет. — Может быть, маркировки на кнопки клавиатуры?
Мужчина просит нас подождать, уходит и через минуту возвращается с двумя клавиатурами, передает их нам в руки. На кнопках одной наклеены рельефные точки, на другой шрифтом Брайля написаны названия клавиш.
— Вот такие маркировки помогают слепоглухим студентам учить расположение клавиш на клавиатуре, — объясняет он. — Эти маркировки мы делаем сами. Это совсем не сложно, но на этапе знакомства с компьютером оказывается полезно.
Эллисон ведет нас к лифту и нажимает кнопку вызова. Лифт подъезжает неслышно, раздается звуковой сигнал, двери раскрываются, и мы заходим в кабину. Одинаковый ряд кнопок управления расположен на трех панелях лифта. Эллисон предлагает каждой из нас нажать кнопку второго этажа и задержать на ней руку. Я нажимаю: кнопка опускается под моими пальцами и вновь поднимается в тот момент, когда лифт, доехав до второго этажа, открывает двери. Мы удивляемся и недоумеваем.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Летний ясный день, в парке на газоне каменная площадка, имитирующая шахматную доску. На белых клетках стоят шесть человек. Один из них поднял левую руку, смотрит в камеру и улыбается. На заднем плане аллея за низким каменным забором, деревья с густой кроной и скамейки.
— Благодаря таким кнопкам тотально слепоглухие люди могут понять, что лифт приехал на нужный им этаж, — объясняет Эллисон, ведя нас по коридору, на стене которого висит большой портрет Хелен Келлер: женщина с красивыми волевыми чертами лица, короткими, слегка завитыми волосами, в которых уже проглядывает седина. Правую руку держит на раскрытой книге, левой ловит движения пальцев разговаривающей с ней помощницей. Такой она и была, легендарная Хелен Келлер: уверенной, гордой, чуткой, одновременно стремящейся к академическим знаниям и живому общению с людьми.
Эллисон останавливается возле стенда с карточками разного размера. Берет две из них и передает нам. У меня в руках оказывается лист из тонкого пластика, на котором крупными буквами и шрифтом Брайля написана фраза: «Help me cross the street. Tap me if you can help. I am blind and hard hearing» («Помогите мне перейти улицу. Прикоснитесь ко мне, если можете помочь. Я незрячий и плохо слышу» — англ.) У Нафсет карточка меньшего размера с вопросом: «Is this #10 bus?» («Это автобус номер 10?» — англ.) и ниже два коротких слова «yes» и «no» («да» и «нет» — англ.) Под одним из слов обыкновенная скрепка.
— Такими карточками пользуются слепоглухие люди во время своего передвижения по улице, — рассказывает Эллисон. — Они могут задать вопрос стоящему рядом человеку, используя такую карточку. Отвечая на вопрос, он сдвигает скрепку на нужное слово: «да» или «нет». Это очень просто и эффективно с точки зрения коммуникации слепоглухих со зрячеслышащими людьми. Мы проводили исследования и убедились, что и прохожие, и автомобилисты замечают слепоглухого человека с этими карточками и обязательно оказывают ему помощь. Такие карточки могут содержать любые вопросы. Мы учим студентов не только работать с ними, но и самостоятельно делать их.
— А используют ли слепоглухие люди навигаторы или звуковые, вибрационные устройства, распознающие препятствия? — спрашиваю я.
— Нет, на практике мы убедились, что подобные средства не помогают слепоглухим людям в передвижении по улице, а при этом стоят очень дорого. Мы рекомендуем использовать только тактильные трости, карточки и, может быть, собак-проводников.
И снова это простое решение заставляет меня задуматься о существенной разнице в отношении к вопросу доступности в Америке и России. Мы следим за новинками техники, выдающимися открытиями и изобретениями в области тифлонавигации, сожалея о том, что не хватает средств на их приобретение, в то время как в США люди с инвалидностью по зрению и слуху отдают предпочтение простым вещам и приборам, которые легко найти в магазинах и адаптировать практически подручными средствами. Мы сердимся на неправильно положенные тактильные плитки и отсутствие надписей по Брайлю в социально значимых местах, а в пригороде крупных американских городов зачастую нет даже тротуаров, по которым можно передвигаться с тактильной тростью. Мир трудно приспособить к потребностям людей с инвалидностью, и поэтому необходимо людей с инвалидностью учить жить в этом мире — в мире, где они получили равные права, равные возможности, а значит, и равное отношение и требования со стороны общества.
