Опыт зрения: на Новой сцене Александринки представили спектакль «Не Зря»

27 ноября на Новой сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге прошла премьера спектакля с участием незрячих и слабовидящих артистов «Не Зря». Театральный критик Саша Дунаева — о новой постановке.

Спектакль «Не Зря» — результат совместного исследования команды незрячих и слабовидящих артистов и команды молодых актеров и режиссеров. Фонд «ПРО АРТЕ» запустил проект «Особый театр: театральная лаборатория для слепых и слабовидящих» летом 2017 года. Уже в декабре участники показали на Новой Сцене work-in-progress, и вот, спустя год, зрители увидели полноценную работу.

С этого момента хочется перейти с отчетно-газетной интонации на тон доверительного диалога, потому что спектакль дает основания поговорить о вещах действительно важных не только в контексте театральной жизни, но и нашего повседневного существования. Инклюзия — достаточно новое направление для России. История «особого» театра у нас богата, об этом уже много, к счастью, написано. Но лишь недавно театр с участием людей с особыми потребностями вышел на профессиональный уровень, стал достоянием широкой аудитории, пространством поисков в области новой театральной выразительности.

Споры вокруг инклюзивного театра, его этических и эстетических оснований, не утихают. Часто (даже слишком часто) инклюзивный театральный проект понимается как способ вывести особенных людей из тени, сделать их зримыми, дать им голос и тем самым как бы легализовать их присутствие среди доминирующего, зрячего большинства. К такому решению и тяготел первый «Не Зря», который был показан в декабре 2017 года. Текст спектакля строился в основном на личных историях слабовидящих и незрячих актеров. Спектакль как галерея, где особость каждого портрета подчеркивалась не только уникальностью истории как таковой, но и способом ее подачи.

Сейчас наравне с личными историями участников (зрячих, незрячих, слабовидящих актеров, режиссера — всех) в текст вплетены литературные сюжеты (драматург Элина Петрова). Трактат «К теории цвета» И.В. Гете и книга «Путешествие с закрытыми глазами» Ольги Седаковой, посвященная размышлениям поэта о Рембрандте, дали не просто новый материал — новую тему, новый уровень обобщения. Спектакль пытается говорить с нами «О зрении как таковом, — как написала критик о книге Седаковой, — правда, понятом так расширенно и углубленно, как оно понимается редко».

Визуально спектакль решен минималистично. Он играется в блэк бокс — пространстве с черными стенами, потолком и полом, из которого торчит множество закрепленных в планшете белых палочек. Описание пространства, как и основных мизансцен спектакля, произносят актеры — иронично замечая, что, мол, все у нас очень просто: то выходим на сцену, то уходим назад и садимся на стулья. Нарратив спектакля по ходу действия обрастает смыслами. От путеводителя, который помогает незрячим и слабовидящим зрителям представить, что находится на сцене и как развивается спектакль, к игре со зрителем, обнажению описания видимого как приема, предъявлению границ видимости (и безграничности — зримого). Созданное Александром Моховым «поле» (это одна из метафор, которые предлагают артисты, помогая достроить зрительный ряд спектакля) разрастается до самого входа в зрительный зал. Мы все проходим через это «затрудненное» пространство. Оно сопротивляется нам, как сопротивляется любое пространство человеку незрячему — и вместе с тем для незрячих и слабовидящих палочки не только помехи, но и помощники, дающие возможность ориентироваться на сцене.

Для меня это еще и метафора «леса знаков», через которые мы все вынуждены продираться ежечасно в своей попытке понять другого. И, точно как белые палочки, слова, язык в спектакле явлены в их противоречивой двойственности — помощников и препятствий.

«Это красный», — говорит одна из участниц, незрячая от рождения Оля. Парадокс. Никогда не видевшая красный, не понимающая, как выделить красный, как его описать, — Оля говорит о том, что всем понятно. Нас связывают эти договоренности — слова, придуманные людьми с закосневшим (слово Ольги Седаковой) зрением. Мы видим словами. Слова же мешают нам видеть. Эту мысль в форме режиссерского месседжа произносит со сцены в финале спектакля один из актеров и режиссер проекта Дима Крестьянкин (и, кажется, транслирует текст режиссера-постановщика Бориса Павловича).

Лейтмотив спектакля — чтение трактата Гете, написанного шрифтом Брайля, — как попытка проникнуть в суть цвета, оживить закосневшее в слове видимое. Гете писал о цвете так, будто пытался объяснить его человеку, не имеющему возможности его увидеть. По тому же принципу незрячие участники описывают то, как видят они, — и это «красный» наоборот. «Я вижу ваше присутствие», — говорит один из ребят. Вы же, продолжает он, видите то, что никогда не видел я, — меня самого, как в зеркале«. Участники рассказывают о своем опыте видения, когда видишь пятнами, видишь запахами, ритмами, видишь «коридором голосов». Если истории из жизни становятся такими эмоциональными «крючками», которыми мы цепляемся за героев, то разговор о зрении — интеллектуальный штурм. Ведь это невыполнимая, невозможная задача для зрячего — увидеть мир так, как видит его человек, слепой от рождения. Мы не можем увидеть — мы можем только узнать, как незрячий может только знать, что красный — это красный.

Описания полотен Рембрандта в этом смысле — «точки кипения», такие внутренние кульминации спектакля. Слабовидящий и зрячий артисты, то и дело перехватывая друг у друга монолог, описывают картины Рембрандта — «Портрет старика-еврея» и «Флору». Описания эти завораживают не только той поэтичностью, которую рождают сухие вроде бы факты о шедевре. Ты как зритель не понимаешь, чей опыт описывается: свой или чужой. Незрячие не могут увидеть картину, значит, они описывают то, что рассказывает им зрячий. Но сейчас, сидя в зале, ты тоже в некотором смысле незрячий: ты не видишь картину, но она выстраивается перед глазами так ясно, будто ты стоишь перед ней в Эрмитаже. Опыт артистов становится твоим опытом вИдения. Значит, и незрячий артист делился собственным опытом, а не навязанным ему зрячим? В программке спектакля режиссер Борис Павлович упоминает экфрасис — жанр (практику) описания произведения изобразительного искусства или архитектуры в литературном тексте, восходящую еще к Гомеру. В спектакле эта практика дана как совместная попытка — зрителей, артистов, зрячих и незрячих — зрительного усилия. Ольга Седакова пишет: «Пока у человека есть глаза и они видят, все остальное в нем как будто может быть свободно от зрительного усилия, его вроде бы и не требуется. Но у Рембрандта не только люди, но и деревья, кажется, заняты тем же, и вещи... Слепота, или вопрос о видимом и видящем»¹.

Совместное «чтение» картины как особый, близкий к сакральному, опыт единения, соборности. Картина Рембрандта — по определению не может быть закончена, описана. Мы, люди новейшего времени, читаем полотно Рембрандта, как икону — непознаваемое². Этот опыт дает какое-то иное понимание «инклюзии». Дело не только в том, что мы, зрячие, становимся чуточку ближе к незрячим, больше «понимаем» их образ мира, а они понимают наш. Дело в том, что все мы лишь зрители полотна Рембрандта. Мы смотрим в одну сторону — и каждый видит что-то свое, но все мы равно далеки от ее тайны. Инклюзия — это ощущение ограниченности нашей зрительности, наша общая беспомощность перед этой «рембрандтовской» чернотой, которая одновременно обступает героев его полотен и находится в сердцевине холста. Это вещь почти неуловимая, чаще остающаяся на уровне манифеста (да, мы все равны, мы все «особенные») — возможно, только ощутимая иногда.

Впрочем, не хотелось бы, чтобы спектакль виделся исключительно «высоколобым» экспериментом и «сакральной» практикой. Как пишет Ольга Седакова, «аналитический взгляд бродит по перифериям, и хорошо, если он помнит, что делает именно это». На самом деле, спектакль очень легкий, полный мягкой иронии, насыщенный светом (художник по свету — обладатель «Золотой маски» Стас Свистунович) и удивительной музыкой (музыкальный руководитель — Роман Столяр, саунд-дизайнер — Даниил Коронкевич, но поют в спектакле все, и многие играют на инструментах, даже лежа на полу). Хочется надеяться, что спектакль поживет чуть дольше традиционных для соцпроекта «полутора» показов. Он действительно появился не зря.

¹ Седакова О. Путешествие с закрытыми глазами

² «За описанием картины в русской литературе так или иначе мерцает иконическая христианская традиция иерархического предпочтения „чужого“ небесного „своему“ земному» (Есаулов И. Экфрасис в русской литературе нового времени: картина и икона)