Нафсет Чениб - Заслуженная артистка Адыгеи, выпускница Manhattan School of Music, классическая певица, голос которой звучал на одной сцене с Монсеррат Кабалье и Хосе Каррерасом и украшал церемонию закрытия Паралимпиады в Сочи. В интервью автору портала «Особый взгляд» Дане Мерзляковой Нафсет рассказала о детстве и обучении в интернате для незрячих детей, дружбе и реабилитации, музыкальных предпочтениях, особенностях быта и музыкального образования в США, а также о том, почему не хочет связывать свою жизнь только с исполнительским искусством.
- Нафсет, расскажи о своем детстве. Какие яркие воспоминания связаны у тебя с этим сказочным временем?
- Я родилась в маленьком городке Адыгейске. Жителей в нем настолько мало, что я всегда теряюсь, выбирая между определениями «городок» и «деревня».
Самыми яркими воспоминаниями до сих пор остаются игры с соседскими детьми. Наши отношения сложились настолько тепло, что сейчас, приезжая навестить родных и близких, я обязательно захожу к своим соседям – друзьям детства. Бесконечные посиделки, вечерние походы друг к другу в гости, искренняя радость друзей моим успехам и мое счастье за их победы – все эти картины останутся со мной навсегда, где бы я ни находилась.
- В какой момент ты поняла, что не видишь?
- Сложный вопрос... В силу того, что я черкешенка или адыгейка, мне удалось прочувствовать на себе силу национальных устоев и традиций, которыми было пропитано все вокруг. Взрослые настраивали детей так, что я очень долго (до поступления в школу-интернат) не чувствовала себя какой-то другой. В детстве мне казалось, что все вокруг видят так же, как я. Тогда я еще могла различать свет и была убеждена, что этого достаточно. Помню даже такие ситуации: взрослые говорили мне что-то вроде: «Ты же не видишь!», а я отвечала: «Вы что, не может этого быть! Я вижу». В играх со сверстниками я всегда чувствовала себя с ними на равных.
- Школа-интернат. Очень сложный шаг как для ребенка, так и для его родителей. Расскажи, как в вашей семье решились на него? Рассматривали ли вариант какого-то альтернативного обучения?
- Нет, варианта остаться дома у меня не было. Ни я, ни родные не знали, как со мной работать, какое образование мне дать. В 94-м году об инклюзивном образовании, тем более у нас в городке, не было и речи. Поэтому в 6,5 лет я отправилась за несколько сотен километров от дома.
Для меня это был очень сложный шаг. Представьте: доморощенный цветочек, который всегда был под защитой близких, вдруг оказывается в совершенно незнакомой, непривычной среде. Лишь повзрослев, я поняла, насколько сложнее было моей маме пережить эту разлуку. Дело в том, что я тяжело привыкала к интернату. Когда мама приезжала ко мне, воспитатели и преподаватели запрещали ей разговаривать со мной, просили не показывать мне своего присутствия. Сложно описать, что переживает мама, которая не может подойти к своему ребенку… Конечно, педагоги хотели как лучше, но получалось, как в известной фразе.
Оглядываясь назад, я понимаю, что, безусловно, не стала бы тем, кем стала, без прожитых в интернате лет. Но всегда высказываюсь против системы специализированных школ. Интернат – это искусственно созданная среда, которая не решает проблем незрячих людей. И, честно сказать, среда не самая лучшая. Да, с точки зрения получения академических знаний все достаточно неплохо: есть множество литературы, написанной шрифтом Брайля, специалисты, готовые работать с этим шрифтом. Но социальный компонент: обучение ориентированию, приобретение навыков ведения домашнего хозяйства - все эти важные вещи незрячие люди постигают уже вне интернатских стен. Кроме того, не знаю, как сейчас складывается ситуация, но в то время педагоги больше стремились работать с теми, у кого было остаточное зрение, что тоже, на мой взгляд, неверно.
- Как музыка вошла в твою жизнь? Когда ты начала петь?
- Музыка со мной с самых первых дней жизни. У мамы был очень красивый голос, она всегда мне что-то напевала. Есть моменты, о которых я не помню, но знаю со слов участвующих в них людей. Говорят, еще совсем маленькой я давала мини-концерты, подыгрывая себе на ложках и тарелках, пела все подряд.
Когда я поступила в интернат в городе Армавир, сразу же попала в музыкальную школу. Всех новичков зачисляли туда автоматически. Попала я не в банальный фортепианный класс, а в класс баяна. Я была настолько маленькой, что преподаватель помогал мне его растягивать: у меня не хватало на это сил. Сейчас точно не вспомню на нем ни одной клавиши… Позже удалось перевестись на фортепианное отделение. У нас дома был этот инструмент, и, приезжая на выходные или каникулы, я могла репетировать.
Фото: Денис Россиков, Александр Мартынов
Тифлокомментарий: две портретные фотографии Нафсет Чениб. На фотографии слева Нафсет стоит на фоне черного рояля в углу комнаты с бежевыми стенами. На ней национальный черкесский костюм бордового цвета. На фото справа Нафсет сидит нога на ногу в светлой комнате. Она сидит вполоборота, лицо повернуто на зрителя. На ней короткое черное платье с квадратным вырезом и коротким рукавом. В ушах длинные золотые серьги, на правой руке массивный браслет золотого цвета. Волосы собраны в свободный высокий пучок. Нафсет улыбается.
- А в хоре пела?
- Да! И не всегда это был хороший хор. Первым моим коллективом стал фольклорный ансамбль. Сложно поверить, но я выступала в сарафане и кокошнике. Чуть позже начались дополнительные уроки сольного вокала. В какой-то момент я стала ездить на разные конкурсы, пела в образцовом хоре «Жаворонок». Мне кажется, что мастерство солиста очень хорошо развивает хоровое пение, умение слышать и слушать.
- Первое выступление: каким оно было для тебя? Казалось страшным и сложным или, напротив, далось легко?
- С эстрадной песней я впервые выступила на вокальном конкурсе ВОС. Помню, пела что-то вроде «Маленькой страны». Естественно, в таком юном возрасте уверенность в себе зашкаливает, и нет никакого страха.
Совсем по-другому я ощущала себя, выходя на сцену через несколько лет в качестве академической вокалистки. Это случилось в родной музыкальной школе. Страшным казалось все: что могу забыть слова, мелодию. К тому же у меня была очень строгая преподавательница, и ее я боялась больше всего. Пела романс Александра Гурилева «Сарафанчик-расстегайчик».
- Исполнительская практика нарабатывается, учеба вовсю кипит… А как формировалось твое отношение к себе и миру? Что менялось в ощущениях с пришедшим пониманием того, что ты не видишь?
- Не буду лукавить, моменты отчаянья случались тогда и случаются сейчас. Вызваны они тем, что в силу каких-то недоступных для меня вещей я не могу выполнить определенные задачи так, как бы мне этого хотелось. Например, меня очень расстраивает ситуация с отсутствием нотной библиотеки, написанной шрифтом Брайля, да и литературы в принципе. Я человек читающий, а не слушающий. Отлично запоминаю любую информацию, чувствуя ее под руками, и совсем другая ситуация с восприятием на слух.
Еще одна причина – моя закомплексованность в артистическом плане. Связано это с тем, что отсутствие у меня зрения - врожденная патология. И, не имея никакого визуального опыта считывания мимики и жестикуляции, я не могу воспроизводить их в произведениях органично. Наш мир сейчас почти на 100% визуальный, и несмотря на то, что очень много эмоций я могу передать через звук, этого все равно недостаточно для современного массового зрителя. Даже в таком, казалось бы, консервативном направлении, как классический вокал, нужно шоу.
Когда пытаешься задавать подобные вопросы преподавателям актерского мастерства различных учебных заведений, получаешь ответ: «Жест должен рождаться изнутри». Но как ему появиться?! Если я не знаю, как это выглядит… Кто-то из таких специалистов разводит руками, говоря: «Жди, они обязательно появятся». Другие говорят, что не знают, как помочь. И, к сожалению, практически нет тех, кто готов работать с этой проблемой. Бывают моменты, когда после ярких выступлений меня спрашивают: «Почему ты с таким потрясающим голосом не идешь прослушиваться в какой-нибудь театр?» Приходится объяснять им все то, что сказала выше.
Тифлокомментарий: на фото Нафсет Чениб на сцене в окружении хора. Нафсет стоит в центре. На ней легкое платье в пол светло-зеленого, мятного оттенка. Волосы распущены. Слева и справа от Нафсет в три ряда стоят участники хора. На женщинах длинные черные платья в пол и белые шифоновые шарфы, на мужчинах - черные смокинги. За Нафсет в центре деревянной стены концертного зала висит большая фотография мужчины с седыми волосами в темном пиджаке. Перед фото расположен большой букет цветов. На переднем плане, спиной к зрителю, стоит дирижер в темно-сером костюме.
- Стояла ли перед тобой проблема самостоятельного перемещения? Насколько критичной она была?
- После окончания школы я поступила в Музыкальный колледж имени Римского-Корсакова в Армавире. Мы с девчонками, как и многие студенты, снимали квартиру. Они во всем мне помогали. Я даже не пользовалась белой тростью. Расстояния в городе были небольшими, и мне удавалось перемещаться без нее. Но проблемы из-за ее отсутствия все равно возникали. Если до колледжа я могла добраться без трудностей, то совершить поход в магазин было практически невозможно.
Сама по себе трость никогда не несла страхов в смысле перемещения, это был только вопрос эстетики. Я не представляла, как молодая, красивая девушка идет по улице с какой-то палкой в руках. Скажу больше: когда только начинала ходить сама, легко отправлялась в незнакомые места с большим количеством людей. А вот приехать туда, где меня привыкли видеть без трости в руках, было подобно пытке. Я очень благодарна урокам Марты и Алексея Любимовых. Именно они заложили у меня правильные основы использования трости.
Со временем, как известно, человек ко всему привыкает. Так произошло и в моем случае. Ушли в прошлое воспоминания о том, как я тайно уходила из академии хорового искусства, чтобы однокурсники не увидели меня с тростью. На смену этим переживаниям пришла правильная расстановка приоритетов - ты можешь просидеть всю жизнь дома в поисках компании для похода на йогу, маникюр, в театр или кино… А можешь сделать это сама, не дожидаясь удачного случая.
- Давай вернемся к творчеству и поговорим о твоем участии в фестивале «Звезды мира - детям». Значимый для тебя был проект?
- Этот фестиваль был для меня первым серьезным вокальным проектом. Он случился в 2001 году. Представьте: девочка, которая родилась в деревне, вдруг едет в Москву! Живет несколько дней в гостинице «Россия», обедает в Кремлевском ресторане, имеет возможность петь в огромном хоре рядом с Монсеррат Кабалье под аккомпанемент живого оркестра в Большом зале Гостиного двора! Именно эта поездка стала для меня переломным моментом. Я поняла, что хочу жить в большом городе, хочу добиться более высоких стандартов в своей жизни. Благодаря сотрудничеству с фондом «Мир Искусства», который организовал этот проект, мне удалось побывать в Ватикане и Санкт-Петербурге в рамках проекта «Тысяча городов России, тысяча городов мира». Питер мне совершенно тогда не понравился, а сейчас это один из моих любимых городов. В Италию я влюбилась сразу. Я убеждена, что итальянцы очень близки нам по духу.
В 2003 году я (пока единственный раз) побывала в Лондоне. И впервые там услышала оперу вживую! Ковент-Гарден, Semele Георга Генделя. Наверное, именно это повлияло на мою любовь к барочной музыке. Она до сих пор остается моим любимым жанром. Многие говорят, что 13 лет - слишком поздний возраст для первого прослушивания настоящей оперной музыки, но для меня погружение в этот жанр прошло более осмысленно. Сейчас, находясь в Нью-Йорке, я могу посещать Metropolitan Opera. Там есть возможность купить билеты на места, где не очень хороший обзор, но звук просто отличный. К слову, попасть на таких условиях в Большой театр возможности нет.
- 2003 год - время, когда ты вот-вот должна была поступить в музыкальный колледж. Как ты пришла к этому решению?
- Изначально я не думала о поступлении в музыкальный колледж. Я обожаю иностранные языки, поэтому мысли об учебе были связаны не с музыкой. В школе у нас не было английского - в программе стоял только немецкий, и то больше для галочки. Меня всегда завораживало звучание английского языка, и хотелось изучать его, не преследуя какую-то цель, а просто потому, что нравилось. В детстве у меня была странная мечта – хотелось поехать в Нью-Йорк, чтобы попасть в современный небоскреб. К мечтам я относилась очень серьезно, и решила начать путь к ней с изучения языка.
Помню эпизод: моя мама еще с несколькими родителями пошла к директору нашей школы просить о вводе английского в программу обязательных дисциплин. На что он достаточно грубо ответил: «Вы себе вообразили, что ваши дети будут путешествовать или, может быть, станут переводчиками? Зачем им английский?». Тогда я заказала из Московской библиотеки для слепых книги по английскому языку, и мы с преподавательницей немецкого, у которой первый язык по специализации был английский, начали сравнивать учебники. Выяснили, как пишется транскрипция шрифтом Брайля. Вдохновившись моими успехами, Лариса Андреевна Вартанова даже пыталась открыть кружок английского в интернате, но это не пользовалось спросом среди ребят. Я взяла у нее еще несколько уроков, после чего продолжила изучение самостоятельно. Достаточно быстро получилось читать английские книги в оригинале.
После переезда в столицу я просто «проглотила» весь англоязычный литературный фонд, напечатанный шрифтом Брайля, существующий в России. Хотелось читать еще и еще! Так мне удалось узнать, что есть международные библиотечные абонементы по обмену книгами. Я стала заказывать книги из Лейпцига и других городов. А вот с разговорной практикой было сложно. Первый долгосрочный опыт общения случился в 2014 году, во время моей поездки в Нью-Йорк. Как и многие, я боялась ошибиться в речи, сказать что-то не то. Но потом подумала, что, если всегда бояться и заучивать правила снова и снова, можно никогда не заговорить.
На фото: Нафсет Чениб и Дмитрий Бикчентаев
Тифлокомментарий: на фото Нафсет Чениб и Дмитрий Бикчентаев во время выступления. Они стоят на фоне голубой стены. Нафсет стоит слева. На ней серо-голубое платье в пол с высокой талией и кружевным лифом. Волосы распущены. Нафсет поет в микрофон. Дмитрий стоит справа. Это крупный мужчина с седыми волосами до плеч и аккуратной седой бородой. На нем голубая рубашка и бежевые брюки. В руках он держит гитару.
- Москва и Академия хорового искусства. Почему именно этот вуз?
- После окончания интерната я решила для себя, что не хочу получать образование в специализированных учебных заведениях для незрячих. Знала, что мне будет сложнее в обычном вузе, но мне было все равно. Желание жить в большом городе появилось после первой поездки в Москву. Выбирать пришлось между двумя столицами. После конкурса «Шаг навстречу», проходившего в Санкт-Петербурге, я просто влюбилась в этот город и, конечно, захотела поступить в консерваторию. Но не сложилось. Помню разговор с проректором по телефону: «Вы что, будете выходить на сцену с собакой-проводником?»
Дело в том, что питерская консерватория позиционирует себя как учебное заведение, выпускающее артистов оперного театра. И, естественно, сложно представить незрячую певицу, полноценно играющую на сцене. Сейчас я понимаю, что он в чем-то был прав… Но форма отказа была слишком категоричной. Я даже пыталась возразить ему, что мне будет достаточно работы в камерных жанрах, но получила ответ: «Мы готовим только профессиональных оперных певцов». Можно было спорить и скандалить, но я решила не идти напролом и выбрала Москву. В то время я продолжала сотрудничать с фондом «Мир искусства», а он, в свою очередь, работал с академией. Я попала туда на серию мастер-классов.
Главным достоинством академии было то, что на меня смотрели как на музыканта и вокалиста. Я четко осознала, что при поступлении отсутствие зрения не станет решающим фактором. Учиться было непросто – огромное количество хоровой практики, отсутствие нотной библиотеки, из-за чего мне приходилось вручную переписывать материал под диктовку однокурсников... Мы и сейчас каждый год встречаемся - за время обучения стали отличными друзьями. Место для встреч неизменно у меня дома. А академия стала для меня родным местом, куда хочется возвращаться вновь и вновь.
Тифлокомментарий: на фото Нафсет Чениб вместе с другой солисткой стоят на сцене на фоне оркестра и хора. Девушки держатся за руки, волосы у обеих заплетены в косы. На Нафсет голубое платье в пол без бретелек. На второй девушке черно-белое платье такого же фасона. Возле стены на заднем плане расположен большой орган со множеством металлических труб, обрамленных резными деревянными панелями.
- Как ты оказалась в Штатах?
- В 2014 году я впервые отправилась в Штаты по программе обмена молодых студентов и специалистов. Помимо языковой практики, мне посчастливилось взять уроки у преподавателя Гел Дубинбао Масара, которая пела в Metropolitan Opera. За месяц проживания в Америке мне удалось попеть в хоре объединенных методистов, поучаствовать в благотворительном концерте, пожить в американской семье и впитать культуру этой страны.
Про семейную пару, принимавшую меня, как родную, хочу рассказать отдельно. С Ольгой и Джо мы до сих пор дружим, и в 2015 году я вновь была у них в гостях, когда сдавала TOEFL – экзамен на уровень владения английским. Во время занятий с Гел Дубинбао мы пришли к выводу, что можно попробовать обратиться в американские вузы, и я загорелась этой идеей. Я всегда с огромным уважением и трепетом относилась к американским оперным певцам. Мне близок эталон их звучания. Русская вокальная школа грешит очень плотным звуком, а в американской технике все иначе. После сдачи экзамена с помощью National Federation of the Blind мне удалось оказаться в Нью-Йорке.
Первое время меня вела Нория Нотрод – эмигрантка из Афганистана, которая сейчас занимается там поддержкой незрячих людей. Если у нас в стране довольно просто попасть на прослушивание в выбранный университет, то в Штатах нужно пройти множество этапов согласований, написать море писем. Но вот все получилось, и меня зачислили в Manhattan School of Music (MSM). Но в Штатах все образование платное, и несмотря на то, что часть мне удалось закрыть грантом, этого оказалось мало. Нужно было искать варианты помощи. Так я познакомилась с Ляной Кажаровой, которой обмолвилась, что поступила в MSM, но не могу начать обучение из-за нехватки средств. Она поделилась этой информацией с сенатором Адыгеи Муратом Хапсироковым, который, к моей огромной радости, помог мне! Всегда говорю об этом событии, как о чуде.
Мой курс длился год. Его плюс в том, что было очень мало предметов, обязательных к посещению. Но я взяла себе большую нагрузку, составив ее из интересных для меня предметов. Старалась как можно больше работать с американской, британской музыкой - в российском образовании музыкальной культуре этих стран уделяется мало внимания. Меня очень впечатлил курс английской дикции. Вообще, в Manhattan School of Music курсам дикции посвящено достаточно много времени. Обязательными являются английская, французская, итальянская дикции. Честно скажу, что не рассчитывала закончить курс с отличием, было сложно, но получилось именно так. Еще я получила премию имени Пабло Касальса за музыкальные достижения и человеческий потенциал. Приятным сюрпризом стало то, что MSM предлагает выпускникам после окончания обучения провести год в США, поэтому пока я в Нью-Йорке. Работаю в университете, преподаю языковой коучинг для тех, кто хочет исполнять произведения на русском языке, и даю концерты.
- Как воспринимают незрячего студента преподаватели и студенты?
- Я скажу, что Нью-Йорк - это не типичная Америка. Я считаю его современным Вавилоном. Здесь все отовсюду. Я столкнулась с такими проблемами, которых не встречала у нас и совершенно не ожидала встретить за границей. Первые месяцы я жила в испаноговорящем районе. Я даже не думала, что может возникнуть ситуация, что в магазине я не смогу объяснить продавцу, что мне нужно купить, потому что сотрудники и другие покупатели говорят только по-испански.
Существует расхожее мнение, что людям с инвалидностью охотнее помогают в других странах. Это не так. В России можно получить помощь гораздо быстрее. Еще один миф – средства доступности для незрячих, позволяющие сделать удобными в использовании, к примеру, банкоматы или автоматы для пополнения дорожной карты. Они оборудованы необходимым ПО, но на 90% устройств оно не работает. Если вернуться к магазинам, помощь в них зависит напрямую от класса обслуживания. Да и помощь, как и в России, основывается на человеческом факторе. Когда я переехала в пригород Нью-Йорка, очень сильно почувствовала на себе проблемы с неразвитой инфраструктурой: городского общественного транспорта мало, в основном люди перемещаются на личных машинах.
Порадовало то, что во время обучения был более индивидуальный подход. Ноты произведений не нужно было переписывать самой, их печать для меня специально заказывали. Если на каких-то предметах мне нужен был ассистент, его легко предоставляли. Особенно меня потрясло наличие во всех вузах специального отдела, отвечающего за доступность учебных материалов и университета в целом для людей с инвалидностью. В начале обучения со мной работал инструктор, который показывал расположение аудиторий, знакомил меня с внутренними правилами и нормами. Такого в нашей стране не было. Отличие от обучения в нашей стране – у меня не сложилось близких отношений со студентами. Но думаю, что это вызвано не наличием инвалидности, а тем, что все из разных уголков мира, у каждого своя культура и свой менталитет.
- Год пролетит быстро, а что дальше? Есть ли понимание того, чем интересно заниматься?
- Вопрос непростой. Честно говоря, меня гнетет некая неопределенность. Пока трудно даже в мыслях сформировать то, как пойдет моя жизнь в Москве. Я, наверное, скажу для многих странную и непонятную вещь: я не хочу, чтобы исполнительская деятельность стала моей основной. Мне всегда важно было реализоваться разносторонне. Я хотела бы преподавать, быть может, вести какие-то вечера, попробовала бы себя в качестве радиоведущей. Последнее время меня все чаще посещает мысль, что исполнительская деятельность – это прекрасно, но в моем случае это не может быть основной работой. Мне хочется ощущать больше эмоций от людей и больше отдавать им. Выходя на сцену, я чувствую отдачу, слышу аплодисменты зрителей, получаю цветы, но все это стало для меня не таким важным. Кажется, что есть области, в которых я смогу применить себя более эффективно.
Америка научила меня тому, что вокальная карьера - это прежде всего самопиар. Если ты не можешь продать свой талант, то ты не состоялся как вокалист. Наверное, этой позицией продиктовано полное отсутствие благотворительных (бесплатных) выступлений. Я достаточно много выступаю, и ни разу мне не предлагали сделать это бесплатно. Такое отношение, кстати, к любой профессии в Штатах, будь то вокалист или чистильщик обуви.
Еще один важный момент – людей с инвалидностью в нашей стране никогда не будут воспринимать на равных. Если в Америке это реально возможно, то в России нет. Очень часто меня приглашают выступить не из-за моих профессиональных навыков, а потому, что у меня есть инвалидность. Так происходит и с другими талантливыми музыкантами. Яркий пример сложности трудоустройства – церковные хоры. У меня было несколько попыток попасть туда, но тщетно.
