Лариса Овцынова работает массажистом, а еще она культурный обозреватель, актриса и постоянный автор портала «Особый взгляд». Мы попросили ее рассказать о себе.
1970 год. Стояла зима, наступил сочельник — 6 января. Именно в тот день в Майкопе родилась девочка, которую назвали Ларисой, что с греческого — чайка. Имя было редким. Девочка выросла и сейчас пишет эти строки.
Мое первое воспоминание связано с Новым годом, точнее — с елкой и атмосферой волшебства, окружавшей ее. Хотя это даже не воспоминание, а ощущение. Сижу с родителями на постели, елка светится огоньками. Первые шаги я сделала, желая добраться до пушистой красавицы.
Все детство у нас на Новый год стояла живая елка. Задолго до праздника я доставала игрушки, перебирала их, раскладывала по кучкам. Все шло хорошо, но в три года я вдруг елку не увидела. Оказалось, что это кровоизлияние в стекловидное тело глаза. Потом их было еще восемь.
Помню, сидим с бабушкой и подружками, играем в домино, на фишках изображены разные грибы. Вдруг розовые сыроежки становятся серыми, потом коричневыми, потом вовсе исчезают. Начались поездки по больницам, выяснение причин, различные анализы и пробы. Все было отрицательным.
Во время кровоизлияний — постельный режим, что особенно мучительно для ребенка. Конечно, эти обстоятельства сыграли свое дело — жизнь пошла по иному сценарию. Однако нельзя во всем винить обстоятельства.
Я всегда стремилась к знаниям, учиться обожала. Не меньше стремилась и к творческим занятиям, и к общению. Мне хотелось участвовать во всех школьных мероприятиях. В первый класс я пошла в обычную школу. Зрение было уже очень плохое, но позволяло писать и читать плоскопечатный шрифт, тем более что в букваре он был достаточно крупным. Однако делать это становилось все труднее, с четвертого класса я сама учебников уже не читала. Это взяли на себя мама и бабушка.
Надо отдать им должное, до определенного времени они мне читали очень много художественной и учебной литературы. В школе роль чтецов возлагалась на сидящего со мной за одной партой. Не всем это нравилось. Вот и сидела я с отстающими ребятами. Они мне читали, а я помогала им решать примеры и писать диктанты. Своеобразная инклюзия и интеграция.
Писать еще было возможно, но прочитать написанное уже нет. Однако с шестого класса и эта возможность была утрачена. До восьмого класса я училась устно. Учителя шли навстречу: принимали мои сочинения, записанные мамой, и устные ответы — даже при решении алгебраических и геометрических задач. Но при таком обучении неизбежно многие навыки теряются или просто остаются за кадром. В нашем регионе была специальная школа-интернат для слепых и слабовидящих. На мой вопрос, почему меня не отдали туда, мама отвечала, что было жалко. Удивляюсь, что никто не разъяснил моим родным, чем это чревато для ребенка.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Концертный зал с фортепиано и тяжелым бордовым занавесом. На сцене лицом к зрителям, держась за руки, стоят Лариса Овцынова и Геннадий Карцев. У обоих расфокусированный взгляд, волнистые, длинные, до плеч, волосы: у Геннадия— темные, у Ларисы— светлые. Лариса одета в красное атласное платье с коротким рукавом и широким поясом, Геннадий— в черные брюки, черную рубашку и удлиненный белый пиджак.
Когда я оканчивала пятый класс, родился брат. Само по себе событие это естественное и радостное, но для меня оно имело серьезные последствия. Закончились вечера и выходные, наполненные чтением и занятиями со мной. Теперь времени едва хватало на основную учебную программу. Не лишним, наверное, будет напомнить, что никаких аудиокниг и учебных пособий в то время не существовало. Художественные аудиокниги, записанные на кассетах, были, но мало, да и магнитофонов у нас не было.
Обучение в то время осуществлялось только на основе шрифта Брайля, а его я не знала. В моем распоряжении были одна передача по телевизору и одна программа всесоюзного радио. С телевизором тоже было непросто. Врачи запрещали его смотреть. Родители за этим следили фанатично. Стоит ли говорить, что я испытывала в то время жесточайший информационный голод. Моя жизнь превратилась в постоянную охоту за любыми знаниями и впечатлениями.
Например, я могла просидеть весь вечер, прильнув ухом к радио, если шел какой-то спектакль, а звука почти не было, потому что идет дождь, провода отсырели. Театр — это была еще одна моя страсть. Любовь эту мне никто не прививал и не воспитывал. В Майкопе был театр, но самое большее, на что я могла рассчитывать, это походы туда раз в четверть с классом. Какие это были восхитительные дни!
Тифлокомментарий: цветная фотография. Ясный летний день. Лариса и Геннадий прижимаются к шершавому стволу раскидистого дуба, обхватывают его руками с обеих сторон, касаясь друг друга ладонями. Оба улыбаются. На Ларисе светлых тонов блузка с кружевом и пышная юбка до середины колена, яркие синие босоножки. Геннадий одет в светлые брюки и синюю полосатую рубашку с коротким рукавом.
Дедушка однажды попытался определить меня в музыкальную школу, но с моим состоянием зрения попытка эта была обречена на провал. Даже в школьных мероприятиях я смогла участвовать лишь до седьмого класса, пока зрение не стало минимальным. Последние два года в своей первой школе я прожила в вакууме.
Нет, меня никто не игнорировал, одноклассники со мной общались, но класс жил своей жизнью. Никто не был виноват, что я не могла играть в популярный тогда пионербол, участвовать в смотре строя и песни, свободно перемещаться вместе со всеми, а ближе к восьмому классу — танцевать, ходить на экскурсии и в кино. Я была активна, но мне этого было мало. Природные склонности требовали выхода, не получая его, кипели внутри, выливались в депрессивные состояния, ощущение скуки, томления и тоски.
Тифлокомментарий: цветная фотография. Лариса и Геннадий стоят на сцене с микрофонами в руках. Лариса чуть подалась вперед, она что-то говорит, обращаясь к зрителям. Она одета в лаконичное темное платье с цветочным узором, на ее глазах— темные очки, на ногах — туфли с застежкой на лодыжке. Геннадий, улыбаясь, смотрит в зал. На нем белая рубашка и брюки, светлые туфли и ремень. Воротник его рубашки застегнут, на шее висит темный круглый медальон.
Наша школа была восьмилетней, в другую меня бы уже не взяли. Пришлось оформляться в специальную. Я знала, что там все такие же, как я. Значит, можно будет жить полной жизнью. Летом я набросилась на изучение Брайля. Мне показали принципы этого способа письма и чтения в первичной организации ВОС. Я все освоила, но техника была, конечно, на уровне первого класса. С этим я и пришла в десятый, тогда в специальных школах было одиннадцатилетнее обучение. Класс наш был очень сильным, учеба стояла на первом месте. Дисциплина в школе — строгая, требования — серьезные. Выпускники сдавали семь экзаменов, никаких освобождений быть не могло.
Обо всем этом я не жалею. Мы прошли хорошую закалку. Никогда позже я не испытывала такого стресса во время экзаменов, а было их немало. Вот только тогда, в десятом классе, я была просто сбита с ног новой жизнью. Ее реалии оказались совсем не такими, о которых я мечтала. Помню свою первую самоподготовку в новой школе — выполнение домашнего задания. Я сижу и час пытаюсь прочитать по Брайлю алгебраический пример в учебнике.
С того дня началась долгая и упорная борьба. Учиться я привыкла хорошо. Тут же выяснилось, что я ничего не успеваю: ни писать на уроках, ни читать при самоподготовке. С чтением еще помогали одноклассники, но я опять оказалась в зависимости, от которой так хотела избавиться.
При письме все внимание и силы уходили на написание букв. Из-за этого катастрофически пострадала грамотность. К тому же сказалось то, что долгое время я просто не писала. Не могу сказать, что учителя проявляли понимание и оказывали поддержку. Это привело к тому, что много лет мне пришлось избавляться от ощущения враждебности и несправедливости мира.
У нас были и трудовые обязанности. Мы сами убирали классы, спальни, по дежурству мыли посуду в столовой, подметали школу, в последнем классе работали по четыре часа в неделю на предприятии ВОС. Конечно, сами себя обслуживали, ведь жили в школе от каникул до каникул.
Адаптироваться пришлось и к общению. Прежде общение с одноклассниками было несколько искусственным. Я была вроде бы с ними, но отдельно. Думаю, что мое поведение казалось странным моему новому окружению. Иногда я сама удивляюсь, как тогда не забросила учебу, не попала в плен апатии и депрессии.
После каникул целую неделю я испытывала практически физическую боль в груди, слезы что называется стояли в глазах. Ни о какой легкости, мечтательности юности и речи не было. А жаль, ведь такое не повторяется. Для моих одноклассников школа была вторым домом. Девчонки плакали, выпускаясь, а я была рада.
Потом было Кисловодское медучилище. Там с учебой проблем уже не было, с бытом тоже, хотя объем задач увеличился. Необходимо было покупать продукты. Передвигаться по городу я не умела, в этом был минус школьного воспитания. В то время совсем не уделяли внимания ориентированию в пространстве с тростью. Кисловодские годы оставили заметный след, были насыщены событиями и эмоциями. Я остро и долго тосковала по ним и по студенческим друзьям.
Окончив училище и получив специальность медсестры по массажу, я вернулась домой в Майкоп. Устроилась на работу в поликлинику. После водоворота студенческой жизни я попала в болото, как сама определила свое положение. Общения не было никакого, занятий, развлечений — тоже. Работать в поликлинике оказалось скучно. Энергии же было много, желания развиваться и двигаться дальше. Положение осложнялось ситуацией в стране — начались девяностые. Делала, что могла: побывала в Волоколамске в Центре реабилитации на курсах макраме, ездила на курсы повышения квалификации в любимый Кисловодск. Постепенно созрело решение, и я поступила в университет имени Герцена в Санкт-Петербурге на факультет коррекционной педагогики. После окончания училища к тому моменту прошло семь лет. Пришлось изрядно потрудиться при подготовке к поступлению, но это был радостный труд.
Однако в Питере все оказалось непросто: в учебе я быстро разочаровалась, рассчитывала получить знаний гораздо больше. Культурные богатства северной столицы оказались в большей степени недоступны для человека без зрения, ни о какой доступной среде речи не было. Люди, встретившиеся мне на пути, к общению и к активной жизни стремились мало, общежитие наше могло, вероятно, соперничать со знаменитыми спартанскими лагерями.
Зато открыла для себя оперу и компьютер, отучилась на курсах. Конечно, возможности машин были совсем другие, но это было началом новой эпохи в жизни незрячих людей. Машиной тогда пользовались в специальных центрах, строго по записи и ограниченное количество времени. Поэтому дипломную работу я писала весьма оригинальным способом. Родственник раздобыл для меня списанный компьютер, без какой-либо голосовой программы. Я набирала текст как на обычной печатной машинке, работой на которой овладела раньше.
В Питере произошел качественный прорыв в ориентировании, иначе там жить было невозможно. Надо сказать, что я сознательно пошла на это, уехав одна в незнакомый город. Знала ведь, что в передвижениях смогу рассчитывать только на себя.
После университета обстоятельства сложились так, что я и мои близкие переехали в Подмосковье. Постепенно я осваивала московское пространство. Столица открыла мне свои ресурсы: культурные, творческие, материальные в виде работы, человеческие. Появились возможности для реализации.
Сейчас я работаю в школе для слепых детей в качестве массажиста и педагога по массажу. Педагогика меня увлекала всегда: периодически проводила обучение по массажу и в группах, и индивидуально.
Я реализуюсь как журналист, чего тоже всегда хотела.
Меня всегда притягивал театр. Хотелось быть не только зрителем, но и участником захватывающего процесса. Я искала пути своей реализации в этой области. Кое-что получалось, но этого было мало и в количественном, и в качественном отношении.
Однажды в музее Станиславского экскурсовод рассказала о примете: если подержаться за массивную ручку в виде кольца на двери зрительного зала и загадать играть в театре, то желание обязательно исполнится. Я подержалась, хотя отнеслась к этому действию скептически.И вот несколько лет назад я встретилась со своим мужем Геннадием Карцевым. У нас практически сразу сложился творческий дуэт «Совпадение». Мы и познакомились, когда готовились к проведению концерта.
Сначала мы создавали литературно-музыкальные композиции, в которых каждый не выходил за рамки своего жанра: Геннадий — вокала, он профессиональный певец, а я — художественного слова. Но постепенно границы стали размываться, сейчас я немного пою, Геннадий вовсю читает. Мы перемещаемся в театральную сферу. На нашем счету два авторских спектакля, где все наше — и сценарий, и исполнение.
Кроме сольных концертных программ и спектаклей, мы участвуем в коллективных проектах. Один из них — проект «Музыкальная вселенная. Таланты России» Алексея и Ларисы Волжаниных. Успели поучаствовать и в нескольких конкурсах. В «Наследии» стали лауреатами первой степени, в «Сплетении» наш спектакль «Их было двое» о взаимоотношениях Николая Гумилева и Анны Ахматовой признан лучшим премьерным спектаклем.
Хотелось бы сделать еще очень многое: получить новый опыт, прочувствовать и прожить его, но для этого сутки должны быть как минимум длиннее вдвое. Закончить мне хочется советом, который дал Чехов: «Главное — будьте веселы. Смотрите на жизнь не так замысловато, вероятно, она гораздо проще».
