Литератор, актриса, художник, общественный деятель и психолог Ирина Поволоцкая — человек безграничной творческой силы и заразительного жизнелюбия. В колонке для издания «Особый взгляд» Ирина рассказала о «новой» жизни в образе Фиолетовой Феи Феникс и составила пронзительную «историю болезни» из фрагментов своей автобиографической повести.
Я инвалид с детства,
В процессе такого возрождения у меня появился творческий псевдоним — Фиолетовая Фея Феникс. Я играю в нескольких спектаклях ("Прикасаемые"/In Touch, "Живые картины«/Anima Chroma, «Чайка.Фрагменты»), прошедших на ведущих театральных площадках Москвы и с гастролями по стране, а также в Лондоне и Париже. Работала на одной сцене со многими известными российскими актерами. Участвую в перформансах, продолжаю совершенствоваться в китайском стиле живописи се-и, которая позволяет мне создавать картины, планирую выставку. Пишу стихи, рассказы в жанре фантастики и фэнтези, статьи. Веду курсы по метафорическим картам.
Много лет по просьбе близких, друзей, СМИ, я записывала некоторые фрагменты из своей жизни в виде миниатюр. Многие находили эти записи познавательными, полезными, поучительными, вдохновляющими, некоторые тексты даже вошли в спектакли. В конце концов стало понятно, что нужно просто один раз создать из этих миниатюр книгу — автобиографическую повесть. В которой, конечно, не будет ответов на вопросы, которые перед нами ставит жизнь, но зато есть ответы на некоторые вопросы, которые мне часто задают.
Я назвала книгу «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю», а в качестве эпиграфа выбрала высказывание Чжуан-цзы: «Научись видеть, где все темно, и слышать, где все тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию». Выдержки из повести — перед вами.
***
Я помню свое рождение. Яркий свет, вспышки пятен, хлопок, от которого становится еще больнее, резкий удар... Воздух врывается в легкие с резкой болью: кричу... Запахи... Страха. Боли. ...Лежу на теплом. Одна. Пустота. Никого нет. Свет. Холодно. Страшно. Одиночество...
...Смотрю на женщину в кресле. Она кричит от боли. Скоро она родит. Скоро кончится ее боль, и боль того, кто идет в этот мир... Солнечный день, за окном — сирень, небо синее, чистое... Лежу на руках у человека в белом, кричу... Мама потом говорила, что родилась я голубоглазой.
Больница. Белый потолок, грязноватого оттенка желто-бежевые стены: противный цвет, противные запахи. Непередаваемая смесь тошнотворных ароматов. Белые халаты и маски. Страшно. Зачем я тут?
...Утром меня положили на каталку и повезли. Медсестра крепко прижала меня к каталке — стало совсем страшно. Запахи после лифта стали резче. И звуки вокруг были страшнее. Уже дети не бегали, и их даже не слышно, только рядом кто-то тихонечко скулит, как щенок... И резкие негромкие голоса.
Первую операцию по удалению хрусталика мне сделали в три года, вторую — в четыре. Врачи утверждали, что это врожденная катаракта. Не знаю, но скорее всего у меня была родовая травма. Щипцами зажали голову около глаз. Потом какое-то время были видны следы над глазницами...
Очки я ненавидела. Это дискомфортное ощущение искажения — мир словно издевался надо мной: он не выглядел четче — он был размыт и размазан как масло по кривому стеклу. И эти неприятные ощущения — сползающей тяжести на носу, запотевающей, мешающей дышать и двигаться активно. Да и зеркало отнюдь не радовало: круглое лицо с темными кругами и огромными глазищами в этих кругах... Глядя на других девочек во дворе, я стала чувствовать себя ужасно некрасивой, даже уродливой: казалось, что все видят то же, что и я в зеркале, — толстолицего, глухого, очкарика...
Детсад, зима, снег, солнце, игры в сугробах. Я не слушаю воспитательницу, мне — весело... Вернулась в помещение вспотевшая и мокрая. Переодеться не во что, грелась и сохла у батареи. Мама забирая меня, ругалась...
Вечером поднялась температура, ...воспаление легких. ...Дышать трудно, мир смазан. Ни глотать, ни жевать не могу. Все такое горячее, внутри и снаружи — раскаленная печь. В ногах — красный, разъяренный, весь в пульсирующих щупальцах, шарообразный. Кто? Не вижу ног. А вот глаза... Глаза... Как угли. Тянет ко мне руки-щупальца. Страшно, задыхаюсь, но пошевелиться не могу. Теряю — в который раз — сознание.
Дуновение прохлады, и аромат цветов. В бреду я вижу рядом женщину в бело-голубом длинном платье. У нее светлое, неразборчивое лицо, темные волосы. На голове тонкое полупрозрачное покрывало. Она вытягивает надо мной руки. Жар отступает, «красный», висящий в ногах, в ярости совсем малиновеет, и еще больше разбухает. ...Дрожит струна между ними. Я то проваливаюсь в темноту, то выныриваю. Уже не страшно, просто — плохо. Совсем плохо. ...Струна лопается со звоном. Мир взрывается искрами боли и удушья. По позвоночнику пробегает холодная волна, как будто что-то сдиралось... И я проваливаюсь в сон без сновидений.
Утром начала поправляться... Врачи кололи мне стрептомицин — антибиотик первого поколения, от него многие в те времена оглохли. Всего десяток уколов, но — слух начал уходить, медленно, и неотвратимо....
Первые признаки ухудшения слуха проявились в месяц моего пятилетия. Помню, мама ругается, что не слушаюсь — она с кухни звала меня, а я не шла. Оправдываюсь, что не слышала. Родные стали разговаривать со мной громче, а во дворе я одна стала бывать реже. Труднее стало общаться — я не слышала друзей. Мир затихал. Это удивляло, но — трагедии я не ощущала... Я просто — не понимала, что меня ждет...
Мы сидели в коридоре поликлиники, мама плакала, обнимая меня. Мне и так было дурно в подобных местах... А тут еще и мама плачет — совсем страшно. Обнимаю ее за шею и просто боюсь — больше никаких чувств. К нам подсела женщина и начала успокаивать маму. Рассказала о своем сыне — моем ровеснике, который родился умственно-отсталым. Муж ушел из семьи, когда узнали о болезни. Женщина сказала, что я нормальная, просто не слышу. И маме просто надо взять себя в руки — и воспитывать человека.
...Тихо. Совсем тихо. Всегда. Это — всегда. Это — глухота. Иногда в тишине — шум. Визг. Звон. Неприятно — но это тоже — есть. А может быть — бормотание, неясные, непонятные звуки. Мир без звуков. Мир без картинок. Он — такой. Вечно. У каждого из нас — своя глухота и своя слепота. Мы — слепоглухие.